Антонина Макарова ― изначально санитарка Великой Отечественной войны, впоследствии палач на службе у немецких оккупационных властей, расстреляла более полутора тысяч человек. Арестована спустя тридцать лет после своих преступлений, отдана под суд и приговорена к смертной казни через расстрел.
Наст к утру схватился коростой тонкой,
Грохотали танки в рассветной мгле.
Из-под Вязьмы лесом бежала Тонька,
А война катилась за нею вслед.
Ей хотелось выжить, и платье с кантом,
А под Брянском фриц во главе села.
Полицай привел ее к коменданту;
Тот велел нагнуться поверх стола.
Сколько их таких продалось за платья,
За бутылку шнапса, за шоколад...
Так не помнить легче, что ты предатель,
Что уже не будет пути назад.
Ей налили водки, и сквозь дремотуЕй налили водки, и сквозь дремоту
Показалось: вроде ведут во двор.
Там ее поставили к пулемету
И стрелять велели - почти в упор.
А в прицеле плавали чьи-то лица.
Партизаны? Женщины из села?
Немец крякнул, плюнул, сказал: "Годится!"
Тоня встала, молча в избу пошла.
Палачом работать никто не хочет,
Только Тоне нечего выбирать,
И тела, прошитые красной строчкой,
Поутру свозили в пустой овраг.
Не дается дешево вражья милость:
Утром ― стопка, к вечеру ― допьяна.
Тоня, что же с тобой случилось?
Исподлобья, хмуро: "А что ж? Война".
Много было их, таких санитарок,
Машинисток: зоек, анюток, мань,
Но стрелять по людям за тридцать марок ―
Не за немцем в клубе допить стакан.
...Над оврагом встали густые травы,
Вырос братский холм на краю села.
Тридцать лет искала тебя расправа,
И теперь расправа тебя нашла.
Ты жила и думала, что отмылась,
Фронтовичка, передовик труда.
Неужели они тебе не снились?
Прикурив, раздумчиво: "Никогда".
Нет ни рая в СССР, ни ада ―
Есть погоны в брызгах кремлевских звезд.
Есть глухой тупик и бетон щербатый.
Тебе скажут ― это, мол, на допрос.
Не поверишь. Ладно... Курить охота.
Как же так, ну за что, столько лет с войны.
Посмотри в глаза своего пулемета
С незнакомой прежде тебе стороны.